Что такое сказка? Почему она нас завораживает? Почему она и взрослым, и детям нравится? Почему мы с вами в разных возрастах, в разные моменты своей жизни обращаемся к сказке? И почему мы так хотим в нее верить? И что такое русская сказка? Куда уходит корнями наша русская народная волшебная сказка, и что в этих корнях мы можем с вами обнаружить? Интересно, что мы этот разговор с вами начинаем вот именно в такое время, которое сказке очень сильно подходит. Потому что сказка – она про чудеса. Чудеса – это всегда перемены, так же как и такие периоды, как самоизоляция, пандемия. Что это, как не период перемен, каких-то странных чудес и сказочных процессов? И начнем мы с вами с обращения к тому, что в нашей с вами действительности уже имеет место быть, и это вполне конкретная реальность. Я говорю о выставке, которая проходила в 2020 году в Государственной Третьяковской галерее, несмотря на самоизоляцию. Эта выставка была смонтирована до начала эпидемии коронавируса, и называется она как раз
"Русская сказка. От Васнецова до сих пор". На мой взгляд, это одна из самых интересных выставок, которые необычно работают с созданием атмосферы, ее можно назвать суггестивной выставкой или иммерсивной. И если мы с вами посмотрим те фотографии, что, слава Богу, еще доступны в сети Интернет, потому что были сделаны фото и посетителями, и сама Третьяковская галерея сделала многое для того, чтобы мы узнали об этой выставке, то мы заметим с вами, что выставка воспроизводит пространство леса. Мы там увидим одного из главных героев – русского, огромного, здорового медведя. Вместе с пространством леса и его жителями мы там с вами вдруг обнаружим царство Кощея, какие-то такие объекты, напоминающие нам черепа, и достаточно такие темные пространства пещеры, явно говорящие о том, что, вроде бы как бы, наша сказка с вами, русская народная, не совсем про солнечный радостный мир. То есть про что-то оно такое, не то чтобы необычное, а про что-то, может быть, даже зловещее. Почему, обращаясь к русской народной сказке, кураторы выставки воспроизвели именно такие пространства? И почему, когда мы с вами читаем наши русские народные сказки, мы ведь встречаем там не те прекрасные истории про Золушку, Красную Шапочку, которые привыкли читать у Шарля Перро.
А если вы припомните, какими на самом деле являются русские народные сказки, то вспомните и страшных, действительно, героев, таких как Баба-яга костяная нога, Кощей Бессмертный, висящий на цепях, Змей Горыныч. И в основном действие этих сказок происходит где-то в лесу, в Тридевятом царстве, в подземелье или еще в каких-то таких заморских далях. И обязательно с какими-то смертельными опасностями, которые герои, так или иначе, переживают. С чем это связано, да и какое отношение ко всему этому имеет русское искусство рубежа 19-20 веков? Так вот, прежде чем обратиться, собственно, к искусству, мы немножечко поговорим с вами про исторические корни нашей волшебной сказки. И здесь нам поможет такой замечательный исследователь, как Владимир Яковлевич Пропп (собственно, цитаты из его произведений), который анализирует, что такое русская сказка – вы сейчас видите на экране. И обратите внимание, какой вывод этот исследователь сделал относительно того, что такое русская сказка. Сказка, по его мнению, сохранила обряды и обычаи, которые мы с вами уже не помним, не знаем и слухом не слыхивали. И в основном эти обряды, связанные, например, с обрядами погребения. Вот как здесь автор в этой цитате описывает один из типичных сюжетов русской народной сказки. В сказке рассказывается, что герой зашивает себя в шкуру коровы или лошади, чтобы выбраться из ямы или попасть в Тридесятое царство. Его затем подхватывает птица и переносит шкуру вместе с героем на ту гору или за то море, куда герой иначе не может попасть. Как объяснить происхождение этого мотива? Известен обычай зашивать в шкуру покойников. Восходит ли данный мотив к этому обычаю или нет? Систематическое изучение данного обычая и сказочного мотива показывает их несомненную связь: совпадение получается полное, не только по внешним формам, но и по внутреннему содержанию, по смыслу этого мотива, по ходу действия и по смыслу этого обряда в историческом прошлом, с одним, однако, исключением – в сказке в шкуру зашивает себя живой, в обряде зашивают мертвеца.
Неужели все наши русские сказки об этом? Но тот же исследователь утверждает, что сказка сохранила не только следы представлений о смерти, но и следы некоего более широкого и широко распространенного обряда, связанного вот с этим пространством смерти. И это – пространство инициации. Обряд инициации – когда юноша при наступлении определенного возраста должен совершить ряд действий, позволяющих ему перейти во взрослую жизнь. Юноша или девушка. И вот, если с такой точки зрения посмотреть на нашу русскую сказку, то большинство сюжетов будут как раз об этом. И самое интересное в том, что вот к таким особенностям русской сказки, как к неким текстам, передающим древние знания наших предков о переходном времени, о переходном этапе. Ведь любой обряд инициации связан фактически с тем, что сейчас мы с вами все переживаем. С кризисными моментами, когда старая схема действия не работает, в новой реальности непонятно, как действовать. По-старому – нельзя, по-новому – не знаю как, и вот я на границе между жизнью и смертью, и вот мне сейчас нужно сделать этот шаг и изобрести этот новый способ жить вот в этом новом мире. Об этом обряд инициации, об этом большинство русских сказок и об этом, как ни странно, переломные периоды в искусстве и в истории человечества.